Прокуратура Петра I: истоки создания, страница 46

Но ни дыба, ни 17 ударов кнутом не сломили Савву Федоровича. “Розыск” не дал абсолютно никаких результатов[ccxciii]. Со своей стороны, генерал-прокуратура не стала церемониться с упрямым подследственным. Следующий допрос с пристрастием был назначен на 30 августа.

И вот тут провинциал-фискал дрогнул. Согласно бесстрастной протокольной записи, “августа 30-го дня Сава Попцов вожен в застенок вторично, при чем лейб-гвардии капитану Егору Ивановичю Пашкову он, Попцов, сказал, что де по делам ево, что на него показано,  с сверх того, что он какое преступление указом… чинил, и кем что знает, приносит он пред его императорским величеством повинную…”[ccxciv]  Другими словами, Савва Федорович выразил готовность дать признательные показания.

Заявление С.Ф. Попцова не осталось пустым звуком. Уже 30 августа последовала череда признаний. Самым значительным их них явилось подтверждение Саввой Попцовым факта получения им от С. Титова упоминавшейся крупной взятки[ccxcv]. Впрочем, это оказалось только прологом. Настоящие откровения провинциал-фискала ожидали прокуроров впереди.

Окончательный перелом в настроениях С.Ф. Попцова произошел 31 августа. В тот день Савва Федорович разразился огромной, в 70 пунктов повинной. Убежденный Е.И. Пашковым в необходимости, пользуясь современной терминологией, деятельного раскаяния, Савва Попцов в самом деле  взялся рассказывать все, что знал. А знал он очень и очень многое.

Со страниц повинной С.Ф. Попцова перед Павлом Ягужинским и Егором Пашковым  открылась уникальная в своей полноте картина разложения местной администрации  “преображенной России”. Савва Федорович писал о казнокрадстве бурмистров Ивана Протопопова и Ивана Сергеева, Ермолая Еремина и Федора Воеводина, о взятках дьяков Федора Закарова и Кузьмы Жукова, фискала А.И. Никитина и камерира Ильи Мещеринова, о собственных бесконечных  поборах с поднадзорных лиц[ccxcvi]. Между тем бесповоротно вступивший на путь сотрудничества со следствием провинциал-фискал осветил злоупотребления не только региональных  чиновников. В повинной от 31 августа (существенно пополненной затем 18 сентября, 12 и 18 октября[ccxcvii]) пошла речь и о более значительных персонах.

Особенно подробно С.Ф. Попцов остановился на разоблачении “вышнего командира”, в расчете на действенное покровительство которого он так стойко держался на первых допросах. Вконец деморализованный Савва Попцов дал показания на обер-фискала А.Я. Нестерова[ccxcviii].  Завязавшееся, благодаря упорству Ивана Сутягина, расследование перешло в новую фазу. 

VII

В поле зрения следственной канцелярии Алексей Нестеров попал еще в июле 1722 г. в связи с обращением в генерал-прокуратуру провинциал-фискала А. Негановского. В поданном к “прокурорским делам” 9 июля доношении Алексей Негановский обвинил своего начальника в покровительстве С.Ф. Попцову, когда тот в 1713 г. попал  под следствие в Ростове по подозрению в хищении казны и  убийстве. Обвинения А. Негановского носили отнюдь не  голословный характер: провинциал-фискал представил в канцелярию подлинники двух недатированных  писем А.Я. Нестерова к производившему следствие обер-коменданту Карпу Сытину с просьбами о “милосердии” и “приятности” к “моему всегдашнему другу Саве Попцову”[ccxcix].

Ознакомившись с доношением и уликами, П.И. Ягужинский распорядился допросить обер-фискала. На состоявшемся 16 июля допросе Алексей Яковлевич никакой вины за собой не признал, заявив в частности, что письма он писал к К.Е. Сытину гораздо раньше, в 1710 г., и совсем по другому поводу. 23 и 24 июля А.Я. Нестеров направил генерал-прокурору два доношения с обвинениями Е.И. Пашкова в предвзятом к себе отношении, а Алексея Негановского – в злостном сговоре с И. Борисовым[ccc].

Коснувшись вопроса о своем знакомстве с Саввой Попцовым, Алексей Яковлевич подчеркнул, что “я ему [С.Ф. Попцову] никогда ни в какой неправде не потатчик и не защита, понеже и дружба у меня с ним началась быть давно, по тамошним [переяславским] моим деревням…” На этом разбирательство эпизода закончилось. Обер-фискала оставили в покое.