Прокуратура Петра I: истоки создания, страница 42

Продолжением данной линии компетенции явились  пять “протестаций”, принесенных генерал- и обер-прокурорами на действия местных учреждений – Московского надворного суда и московской же полицеймейстерской канцелярии[cclxiv]. Особенно допекала П.И. Ягужинского и Г.Г. Скорнякова-Писарева работа гофгерихта бывшей столицы, по поводу непорядков в котором они протестовали четверократно. Вероятно, отмеченные  протесты базировались на сообщениях прокуроров надворного суда и Главного магистрата (в эпизоде с самоуправством обер-полицеймейстера), но не  исключено, что соответствующая информация поступала в генерал-прокуратуру и по каким-то иным каналам, к примеру, через  обращения частных лиц к Павлу Ягужинскому[cclxv].

Следующая линия генерал-прокурорской компетенции – надзор за фискалами и представление их доношений Сенату – проявилась в описываемые годы едва заметно. Согласно материалам сенатского делопроизводства, фискальские доношения передавались сенаторам генерал-прокуратурой один-единственный раз, в июле 1722 г., когда П.И. Ягужинский переправил высшей власти два доношения обер-фискала Алексея Нестерова. Известно также, что в декабре 1722 г. Г.Г. Скорняков-Писарев – с подачи прокурора Главного магистрата – известил Сенат о подозрениях касательно взяточничества фискала Тимофея Чельцова[cclxvi].

В мае 1723 г. еще одно фискальское доношение (известного Г.Я. Терского) взошло в Правительствующий Сенат через прокуратуру Юстиц-коллегии. Наконец, в ноябре 1724 г. отчего-то именно генерал-прокуратура вынесла на судебное рассмотрение “господ Сената” расследованное Юстиц-коллегией дело по обвинению казанского фискала Василия Попова в ложном доносе (причем, политической направленности)[cclxvii]. На этом обращения прокурорского ведомства к высшей власти по поводу фискалов закончились.

Подобная, крайне слабая реализация генерал-прокуратурой абсолютно недвусмысленно сформулированной в п. 4 “Должности генерал-прокурора” нормы о взаимодействии с фискальской службой была вовсе не случайной. Дело в том, что в январе 1723 г. Петр I учредил пост генерал-фискала. Определенный на этот пост через три недели А.А. Мякинин[cclxviii] с самого начала сносился с Правительствующим Сенатом напрямую, без всякого посредничества генерал-прокурора[cclxix].

Таким образом, не приходится сомневаться, что введение должности генерал-фискала привело к окончательному организационному обособлению фискальской службы от генерал-прокуратуры[cclxx]. С формальной стороны такое обособление нашло закрепление в закона. “ О должности генерала-фискала…” от 27 апреля 1725 г., в котором, как уже отмечалось, ни слова не говорилось о какой-либо связанности фискальского и прокурорского надзоров. Эпоха совместной работы фискалов  и прокуроров завершилась, толком не начавшись.

Особую линию деятельности генерал-прокурора (шестую, по предложенной классификации) составило формирование  прокурорской вертикали, заключавшейся в представлении на утверждение Сената кандидатур прокуроров и секретарей прокурорских контор. Упомянутые   выше первые списки кандидатов на прокурорские должности, рассмотренные императором в феврале и апреле 1722 г., составлялись, вероятно, все-таки сенаторами  (хотя, возможно, и при участии генерал-прокурора). А вот кандидатуру обер-прокурора Святейшего Синода 28 мая 1722г. вносил в Сенат уже П.И. Ягужинский.

Аналогично Павел Иванович (совместно с Г.Г. Скорняковым-Писаревым) предложил “господам Сенату” кандидатуры утвержденных в июле того же 1722 г. прокуроров надворных судов. Впоследствии с подачи генерал-прокуратуры получили назначения А.Г. Камынин, Ф.А. Барятинский, И. Синявин. Что касается канцелярского персонала, то в январе 1723 г. Павел Ягужинский предложил Сенату произвести в секретари состоявшего при прокуроре И.Т. Сафонове  протоколиста Ивана Венюкова, а в марте 1724 г. – учредить пост секретаря в генерал-прокурорской  “канторе”[cclxxi].