Идея культурной политики

П.Г. Щедровицкий

17.03.99

Идея культурной политики

П.Г.: В период между 1986 и 1989 годом я впервые для себя сформулировал в артикулированной форме идею культурной политики и совокупность тезисов, которые в общих чертах сводились к тому, что мы вступили (или вступаем) на рубеже ХХI века (или в последней четверти ХХ века) в новую эпоху – эпоху культурной политики, которая, как и всякая система вызовов, требует переопределения в самых различных областях человеческой практики. И если пользоваться таким простейшим разделением трех практик – хозяйственной практики (практики, которая отвечает на вопросы воспроизводства человеческой жизни или условий человеческой жизни), политической практики (которая отвечает на вопросы воспроизводства общежития) и антропотехнической или антропных практик (практик человеческого развития, которые отвечают на вопросы воспроизводства человека) – если пользоваться таким различением трёх практик, то культурная политика (КП), эпоха культурной политики требует пересмотра целей, ценностей и технологий нашей человеческой деятельности во всех этих трех зонах. Т.е. она требует изменения типов хозяйствования, она требует смены типов и способов политической деятельности и она требует изменения типа человека. При этом мои интересы были прежде всего сфокусированы в той области, которая обычно понимается нами под политикой или политической сферой.

Я исходил при этом из того, что политика, любая политическая деятельность, любая политическая практика формируется на пересечении двух процессов, или двух групп процессов: первый из них – это процесс формирования социальных и социокультурных групп и их представительство на арене публичной политики (это одно изменение, один вектор); и второй вектор – это конкуренция между представителями разных социальных и культурных групп за перераспределение общественных ресурсов. При этом, конечно же, мы с вами прекрасно понимаем, еще начиная с середины прошлого века, что само представительство интересов каких-то социальных и культурных групп, само проговаривание этих социальных и социокультурных групп, появление тех, кто говорит от их лица уже является проблемной точкой, проблемным узлом, потому что очень многие социальные и социокультурные группы вообще не имеют голоса. И так сказать от их лица никто не говорит. А сами они от своего лица сказать не могут, потому что не осознают своих собственных интересов. В свое время в середине ХIХ века эта проблематика очень широко обсуждалась в социалистическом движении по отношению к рабочему классу: "рабочий класс не может заявить о своих интересах, он не имеет голоса, он не осознает своих интересов, поэтому должны возникнуть такие партии и движения, которые начинают говорить от лица пролетариата".

Но этот тезис сегодня, в конце ХХ века мы с точно такой же степенью достоверности можем сказать и про другие социальные группы: никто не говорит от лица местных сообществ, никто не говорит от лица так называемых меньшинств (этнических меньшинств, культурных меньшинств, религиозных меньшинств, половых меньшинств и т.д. и т.п.). Значит, у них нету голоса, у них нету политического представительства. А в той мере, в какой у них нет голоса, никто не артикулирует и не заявляет, не оформляет их интересов, в той мере их интересы будут реализовываться в других неполитических или аполитических формах. А это всегда путь к социальному конфликту, а не к каким-то программам совместной деятельности и сотрудничества.

Значит, вторая проблема заключается в том, что когда такое представительство есть, когда оно сложилось, когда оно оформилось, когда сформировался способ представительства, а значит и способ говорения от лица этих социальных и социокультурных групп, то возникает вопрос: в каких институциональных формах возможна коммуникация между этими представителями и в каких формах эти представители будут заявлять вопросы и отстаивать запросы этих социальных групп на распределение общественных ресурсов (управленческих, кадровых, организационных, финансовых и т.д. и т.п.)?