Уголовная юстиция России и Франции, страница 6

Но можно еще больше усугубить тайну следствия например тем, что полиция не будет раскрывать личность подозреваемых: обвиняемым можно запретить любой протест через прессу; гражданским истцам – предписать полное молчание. Именно в этом направлении законодательствовала власть, вводя в 1959 году понятие такого деликта, как оказание давления на следствие (и на судебное решение).

Действие этого положения будет наиболее эффективно, если власти пожелают, чтобы влиятельные лица также привлекались к ответственности за оказание давления, чтобы правосудие считалось с общественным мнением и его представителями.[9]

Впрочем, рост числа «особых дел» свидетельствует об уязвимости положения следователя. Речь идет о делах, которые, будучи объектом «особого внимания» властей, передаются «наверх» до принятия по ним какого-либо решения.

Точно также, если следователь отказывает во временном освобождении и избирает предварительное заключение как общую меру пресечения, то это означает, что и прокуратура не возражала против этой меры, содержание же подследственных, которые не были судимы, в таких же условиях, как и уже осужденных, противоречит предписаниям закона. Так. Кодекс предусматривает, что заключение является исключительной мерой, а не правилом, к нему следует прибегать в том случае, если обстоятельства дела, безусловно, требуют принятия такой строгой меры.

В качестве компенсации суд затем устанавливает меру наказания, срок которого равен сроку уже отбытого, предварительного заключения. Иначе говоря, не будучи уверенным, в виновности заключенного предварительно, суд выносит ему наказание с учетом срока его отбывания в тюрьме (часто этот срок связан с перегрузкой судей), чтобы избежать «деликатного» для репутации юстиции положения.

Ведь, действительно, и на стадии судебного разбирательства уголовная юстиция не может избежать противоречий, которые выдают ее растущую несовместимость с современным положением дел.

За исключением мелких дел, рассматриваемых трибуналами полиции, не связанное с преступностью попадает в исправительный суд. Будучи перегруженными, эти органы ведут дела 2большими сериями». Очень часто судебные заседания бывают весьма краткими и приговор выносится после «совещания на месте», т.е. без общего обсуждения всеми тремя судьями. Если же обвиняемые или потерпевшие являются важными лицами, если участвуют в деле именитые адвокаты или если этого желает прокуратура, приговор выносится «в результате прений» - он оглашается значительно позднее, после настоящего обсуждения дела компетентными судьями.

Большое количество дел, рассматриваемых в порядке суммарного производства, не мешает процессу «исправительности». Некоторые дела по инициативе каждого прокурора Республики могут путем произвольного толкования законности быть переданы исправительным судам, хотя в принципе они относятся к компетенции суда присяжных. Эта практика также позволяет властям избирать соответствующий судебный орган с учетом интересов власти, особенно по политическим делам.

Сегодня прокуратура действует согласно законодательству III Республики, которое в 1893 – 1894 годах передало в компетенцию исправительных судов дела об «анархистской пропаганде» в целях ужесточения и стабильности репрессий.

Суд присяжных – судебная инстанция, плохо воспринимаемая властью и многими судьями. Ведь жюри, выносящее суждение, состоит из граждан, непосредственно участвующих в отправлении правосудия. Это «внедрение» профессионалов в функционирование уголовной юстиции, которые при этом должны выносить решение на основаниях и «внутреннего убеждения», представляет собой некий тормоз «суверенности» судей, часто старающихся ориентировать вердикт присяжных. Эти «мешающие вершить суд в своем кругу» просто граждане, хотя и тщательно отобранные разными организациями по критериям, обычно благоприятствующим конформизму по отношению к господствующим взглядам, тем не менее обеспечивают уголовной юстиции видимость более гуманного и независимого т властей института. Вот почему, впрочем, в сфере политических правонарушений III Республика в эпоху апогея буржуазии избрала жюри в качестве политического суда общего правила. Конечно, председатель суда имеет дискреционные полномочия в ходе прений, тогда как присяжные на этой стадии не играют никакой роли. Будучи единственным человеком, полностью знакомым с делом и технически вооруженным, председатель суда способен добиться от жюри такого наказания, какого пожелает. И тем не менее, одно присутствие этих «народных судей», роль, которую они играют, ведут к компромиссам, т.е. к правосудию, более близкому к конкретной реальности и лишенному «юридизма».

Каковы бы ни были слабости этой системы  «эшевенов».участие граждан в деле правосудия, любая радикальная демократизация юстиции проходит по этому пути.

К этому приводит элементарная логика: использование только профессиональных судей для рассмотрения мелких правонарушений (полицейский, следователь) – просто парадокс, если для рассмотрения дел о крупных преступлениях призывают представителей населения.[10]

Более того, республиканский режим признает за каждым гражданином право осуществлять суверенитет, носителем которого является вся нация: ведь каждый гражданин – это часть суверенной нации. Именно на этом принципе основано всеобщее избирательное право. Таким образом, каждый гражданин имеет право осуществлять правосудие, отправляемое от имени французского народа.