Правые в первой Государственной думе, страница 2

Были сделаны попытки сплотить крестьян-монархистов. М.М. Ерогин, белостокский уездный предводитель дворянства, избранный от Минской губ., организовал общежитие для крестьянских депутатов. Те, правда, особенного энтузиазма не проявили.

Членов Торгово-промышленного союза и Партии правового порядка, шедших в блоке с октябристами, к оппозиции тоже не отнесёшь. Да и в самой октябристской фракции встречались люди, примкнувшие к ней скорее из тактических соображений — Н.И. Ярцев, А.К. Демянович (во второй Думе умеренно-правый — единственный депутат обеих Дум в этом лагере).

Все эти поиски реакционеров в I Думе, однако, не имели бы ровно никакого смысла, если бы этот фланг не проявил себя в парламенте. Крестьяне-монархисты могли составлять хоть половину депутатского корпуса и исправно голосовать за все резолюции кадетов и трудовиков так же, как в первые дни проголосовали за “крамольный” адрес. Для определения реального значения правых в Думе необходимо обратиться к стенографическим отчётам.

И мы увидим, многое из того, что оказалось программным для реакционеров через год, когда во II Думе они составили полноценную фракцию, было сказано уже в Думе первой. Одним из самых заметных ораторов справа стал адвокат И.В. Способный, представитель “Екатеринославской народной партии”. “Партия” эта примыкала к правым октябристам, самого же Способного (оставившего небезынтересные воспоминания о думской работе) можно было бы определить как “протонационалиста” — трезвая оценка ситуации и готовность к политической работе в новых условиях у него сочетались с известной свободой от либеральных мифов (в плену которых находилось в 1906 г. и подавляющее большинство октябристов). Во время обсуждения адреса екатеринославский адвокат решительно высказался против требований об отмене смертной казни и всеобщей политической амнистии (обосновать последнее не удалось “ввиду настроения почтенного собрания”, поднявшего “страшный шум”), против призыва законодательно закрепить свободу стачек . Способный критиковал и утопические, по его мнению, проекты аграрной реформы: ведь крестьяне в России, по крайней мере — южной, “закоренелые собственники”, “все их мечтания сводятся к приобретению земли, и чем в большем количестве, тем лучше” . В прениях по запросу о Белостокском погроме он призывал отказаться от огульного обвинения администрации. Погромы, считал Способный, спровоцированы безнаказанностью анархического и бундовского террора, вызваны “психологической аберрацией” — “всякий человек, если у него есть темперамент, способен выйти из состояния равновесия” . “Если бы правительство наше желало бы, например, сделать нападение на караимов, то из этого ничего не вышло бы, потому что надлежащей почвы здесь нет. Нельзя нормального человека, желающего по самому существу ближнему добра, а не зла, превратить в зверя, если нет материальной причины”,  — намеки оратора были вполне прозрачны. Главная вина правительства — в бессилии против белостокских бомбистов. Правительство не может обеспечить в стране единство — национальное, классовое, сословное — и общество оказывается парализовано, дезориентировано.

С поддержкой аграрной правительственной программы выступали Н.И. Ярцев, характеризовавший общинное и арендное хозяйства как значительно уступающие собственническому; настаивавший на том, что земельный вопрос должен сначала решаться на местах , А.В. Перевощиков, защищавший насаждение хуторского хозяйства и переселенческую политику .

Активную позицию заняли депутаты от области Войска Донского, пятеро из которых примыкали к октябристам, когда в Думе обсуждался вопрос о казачьих полках 2-й и 3-й очереди, призванных на службу внутри Империи для борьбы с революционным движением. Большинство, смехом и аплодисментами поддержавшее афоризм украинского крестьянина Грабовецкого, сострившего в адрес казаков: “Чем больше патриот, тем больше идиот”, решило требовать у правительства отзыва казаков со службы. Но донские станичные атаманы успели выразить своё возмущение по поводу вмешательства в прерогативы императора и своеобразной оценки казачьего патриотизма.

Проанализировав заявления думской правой (о солидарности с поправкой Стаховича к адресу, об отказе участвовать в голосовании адреса, о солидарности с предыдущим, об отказе требовать отставки правительства) и ход самих прений, можно заключить, что как минимум 30 депутатов (не считая октябристов) определённым образом обозначили свою оппозицию либеральным и революционным тенденциям в работе палаты (многие депутаты, по свидетельству Способного, предпочитали перед голосованием принципиальных вопросов тихо удаляться из зала или просто не являться на заседание ). Но, безусловно, нельзя говорить о какой-либо организованности в их рядах. Мы видим лишь спорадические проявления реакции. Отсутствовала серьёзная подготовка к парламентской борьбе; партийные структуры вмешиваться в эту борьбу тоже не хотели, понимая невозможность кардинально изменить ход работы Думы и стремясь “не запачкаться” об неё; сказался и моральный авторитет “первого русского парламента”, заставлявший “не нарушать единодушия”  — моральный авторитет, временами уже плавно переходивший во “внутренний террор”. После отказа отложить до следующего заседания обсуждение ответного адреса (в кулуарах выяснилось, что иначе “мы”, т. е. левые и центр, дадим “вам” преимущество в прениях, позволив подготовить такие аргументы, к которым сами не готовы) 4 - 5 депутатов намеревались сложить свои полномочия . В результате и сами правые вне стен Таврического дворца практически не заметили или предпочли не заметить существования родственных сил в “Думе народного гнева”, ограничившись в лучшем случае лишь едкими уколами по поводу “трусости благонамеренных” .

Таким образом, то, что через год, во второй Думе правые получили возможность если не влиять на позицию самой палаты, то, по крайней мере, сформировать полноценное парламентское меньшинство, было вызвано не столько относительным успехом на выборах (около четверти голосов на первом этапе позволили провести в Думу — вместе с октябристами и сочувствующими — чуть более ста депутатов: кардинальным образом ситуация не изменилась), сколько появлением в Таврическом дворце серьёзных политиков-реакционеров, обладающих организационными талантами и готовых к парламентской борьбе — Пуришкевича, Бобринского, Крупенского, Шульгина. В 1906 году правым и умеренным в Думе не хватило в первую очередь именно личностей.