Рукоположение женщин в Православной церкви, страница 15

82 Timothy Ware, Eustratios Argenti. A Study of the Greek Church under Turkish Rule. Oxford ,1964, pp. 124- 125. Когда я писал свою статью 1978 г., я еще не осознавал значения этого отрывка из моей книги в вопросе о женском священстве.

ж Lordination desfemmes... (см. сноску 2), р. 385.

Христа? И здесь мы найдем слабое звено. Святые отцы неоднократно подчеркивали человеческую природу Христа и очень мало говорили о Его мужской природе. Конечно, особенность воплощения требовала, чтобы Христос родился в определенное время и в определенном месте от особой Матери и был совершенно особым человеком с настоящим человеческим телом и настоящей человеческой душой. Он стал человеком не в абстрактном или обобщенном смысле, его можно было видеть «очами» и «осязать руками» (1 Ин 1:1). Из этой Его неповторимости следует, что Он не мог быть одновременно и мужчиной и женщиной, и родился Он мужчиной. Но святые отцы сосредотачивали внимание не на этом. Для них важно не то, что Он был мужчиной (vir), а то, что Он стал человеком (homo).

Та же мысль звучит в символе веры: «Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с Небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася». Мы должны четко осознавать, что здесь речь идет о человеческой природе. Воплотившись, Христос принял облик мужчины, но символ веры подчеркивает совсем другое. Символ веры говорит нам о спасении всего рода человеческого, всех вместе, мужчин и женщин, поэтому он утверждает, что Христос принял человеческую природу, общую для всех нас, независимо от нашего пола.

Даже в тех случаях, когда, казалось бы, святые отцы или литургические тексты должны подчеркивать мужскую природу Христа, к нашему удивлению они этого не делают. Возьмем, к примеру, службу в праздник обрезания Господня (1 января). В этот день церковь вспоминает о том, что Спаситель был мужчиной, но в песнопениях этого праздника говорится о Его самоумалении, «нисхождении» и послушании закону. Ударение сделано на том, что Он стал именно человеком84.

Должны ли мы отсюда заключить, что божественный выбор (Спаситель воплотился в мужчину, а не в женщину), случаен и произволен? Безусловно, нет. В божественном промысле нет ничего случайного. Мы не можем сказать, что Богу было необходимо воплотиться в мужчину, идею необходимости нельзя переносить на несотворенную Троицу. Но если здесь нет необходимости, такой выбор можно считать сообразным. Поскольку второе Лицо раскрывается нам как вечный Сын Божий, а не дочь Божья, то поистине необходимо, чтобы Он родился на земле как новый Адам, а не новая Ева. Поскольку же Он родился как новый Адам, в

8-1 Большинство текстов принадлежит св. Василию, которого поминают в тот же день.

Новом Завете Он постоянно именуется Женихом, а Церковь  – Его Невестой (Мф 9:15; 25:1 - 12; Им 3:29; Откр 21:2, 9, 22:17).

Если священник во время литургии представляет собой живую икону Христа, Жениха Церкви, следует ли из этого, что священник непременно должен быть мужчиной? Может ли женщина представлять Жениха? Это возвращает нас к моему первому вопросу: в каком смысле священник представляет Христа? Некоторым может показаться нелепым, если на месте Жениха будет стоять женщина. Другие на это возразят, что символы тонки и многозначны, а потому здесь нет ничего нелепого. В конце концов, когда мы говорим о Церкви как о Невесте, мы подразумеваем, что в некотором смысле все мы  – мужчины и женщины  – играем роль женщины по отношению к Богу. Если мужчины могут представлять Церковь-Невесту, почему женщины не могут представлять Христа-Жениха?

По крайней мере, в одном мы можем не сомневаться. Символы имеют далеко идущее и непредсказуемое значение, и меняя их, мы можем изменить куда больше, чем думаем. Если ими пренебречь, они могут нанести сокрушительный ответный удар. Как все мы знаем по опыту, символ воспринимается легче, чем слово, но выражает он истину, недоступную для человеческой логики. В литературе и искусстве, богослужении и семье присутствует могучий символизм слов и вещей, доходящий до сокровенных корней нашего существования, и пренебрегая этим символизмом, мы трагически обедняем жизнь.

Таким образом, мы стоим перед вопросом: составляет ли исключительно мужской характер христианского священства составной элемент скрытого и богоданного символизма, на который мы невольно посягаем? Если, к примеру, мы, православные, начнем рукополагать женщин в священники, не начнем ли мы вскоре призывать: «Матерь наша, Иже еси на Небесех»,  – или крестить во имя «Матери и дочери», как уже делают некоторые западные христиане? Или: можно ли перейти к рукоположению женщин и в то же время оставить нетронутыми традиционные формы богослужения и обращения к Богу?

Как раньше, когда мы рассматривали доказательства из христианской антропологии, так и теперь, оценивая богословский символизм, мы приходим к одному заключению: на этот вопрос нет простых ответов. «Истинно Ты  – Бог сокровенный, Бог Израилев, Спаситель» (Не 45:15). Попробуем подойти к вопросу о женском священстве в церкви с открытым умом и сердцем. Православная церковь не намерена в ближайшем будущем менять существующий обычай и, вероятно, никогда от него не отступит. Но православные христиане должны, по крайней мере, уяснить со всей строгостью и смирением, что мы еще не представили глубокого обоснования существующей ныне практики. Пусть проблемы Западной церкви станут нашими проблемами; тогда мы признаем, что вопрос о женском священстве стоит и перед нами. Мы только в начале нашего пути, не будем торопиться и высказывать скороспелые суждения. Как справедливо заметил профессор Эриксон: «Нужно просто признать, что святые отцы оставили нам многогранное и последовательное учение о священстве, но не дали окончательного и удовлетворительного ответа на вопрос о женском священстве»85.